Владимир Зеев Жаботинский

             Памяти Герцеля               

      Он не угас, как древле Моисей,
      на берегу земли обетованной:
      он не довел до родины желанной
      ее вдали тоскующих детей:
      он сжег себя и отдал жизнь святыне
      и “не забыл тебя, Иерусалим”. —
      но не дошел и пал еще в пустыне,
      и в лучший день родимой Палестине
      мы только прах трибуна предадим.

      И понял я загадку странных слов,
      поведанных в Агаде Бен-Барханой, —
      что погребен пустынею песчаной
      не только род трусливых беглецов,
      ничтожный род, рабы, в чей дух и спины
      вожгла клеймо египетская плеть, —
      но, кроме них, среди немой равнины
      в сухом песке зарыты исполины,
      их сердце — сталь, и тело их — как медь.

      Да, понял я сказанье мудреца:
      весь мир костями нашими усеяв,
      не сорок лет, а сорок юбилеев
      блуждаем мы в пустыне без конца:
      и не раба, вскормленного бичами,
      зарыли мы в сухой чужой земле:
      то был титан с гранитными плечами,
      то был орел с орлиными очами,
      с орлиною печалью на челе.

      И был он горл и мощен и высок,
      и зов его гремел, как звон металла,
      и прогремел: во что бы то ни стало! —
      И нас новел вперед и на восток,
      и дивно пел о жизни, полной света,
      в ином краю, свободном и своем,
      и днем конца был день его расцвета.
      и грянул гром. и песня не допета —
      но за него мы песню допоем!

      Пусть мы сгнием под муками ярма
      и вихрь умчит клочки священной Торы:
      пусть сыновья уйдут в ночные воры
      и дочери в позорные дома,
      и в мерзости наставниками людям
      да станем мы в тот черный день и час,
      когда тебя и песнь твою забудем
      и посрамим погибшего за нас.

      Твой голос был, как манна с облаков,
      и без него томит нас скорбь и голод:
      из рук твоих упал могучий молот,
      но грянем мы в сто тысяч молотков,
      и стихнет скорбь от их живого гула,
      и голод наш умрет среди разгула
      и пиршества работы напролом.
      Мы прогрызем утесы на дороге,
      мы проползем, где нам изменят ноги,
      но, chaj ha Schem! — мы песню допоем.

      Так в оны дни отец наш Израил
      свой стан привел к родимому порогу,
      и преградил сам Бог ему дорогу
      и бился с ним, но Иаков победил.
      Грозою нас, как листья, разметало,
      но мы твои потомки, богобор, —
      мы победим во что бы то ни стало.
      Пусть Божий меч на страже перевала,
      но мы пройдем ему наперекор.

      Спи, наш орел, наш царственный трибун.
      Настанет день — услышишь гул похода,
      и скрип телег, и гром шагов народа,
      и шум знамен, и звон веселых струн.
      И в этот день от Дана до Бер-Шевы
      благословит спасителя народ,
      и запоют свободные напевы,
      и поведут в Сионе наши девы
      перед твоей гробницей хоровод.

1904 г.

"Вождь"

Является ли это законом, что чем более мы углубляемся в какое-нибудь явление, тем более скрытым и менее понятным кажется оно нам. Чем более я думаю о Герцле, тем труднее мне уяснить себе следующее явление: почему еврей, именно венгерский, который вырос в Вене, стал сионистом именно в Париже? В Венгрии он мог только видеть, как евреи ассимилируются с романтическим энтузиазмом. Вена была в эпоху молодости Герцля ареной еврейского внутреннего раздробления, раздробления без трагизма, без печали, веселого раздробления, сопровождавшегося танцами. А жизнь в Париже в 90-х годах для молодого, красивого, стройного корреспондента, как Теодор Герцль, конечно представляла из себя самую идеальную среду, чтобы забыть все мирские заботы, не говоря уже о той заботе, что ты еврей.
Правда, во всех тех странах он мог увидеть различные формы антисемитизма, особенно в Вене при городском голове Луигаре и в Париже во время процесса Дрейфуса. Однако, мы ведь все прекрасно знаем, что одни только удары, одни только "макес" не достаточны для того, чтобы превратить человека в сиониста. Необходимо, кроме того, чтобы у него была положительная еврейская искра.
Откуда же у такого человека взялась эта искра? Тут появляется вторая, самая большая тайна: откуда берется та магическая сила, которая в течение 7 лет видоизменяет душу и тело такого народа, как наш. Все руководящие личности, которые имеются у нас в настоящее время должны были трудиться и работать два или три раза по 7 лет прежде, чем им удалось руководить, а здесь появляется чужой человек, пишет книгу и сразу же становится вождем.
Мне возразят, что это случилось из-за приятной неожиданности, заключавшейся в том, что Герцль был "чужим" или скажут, что евреи были польщены тем, что Герцль - знаменитый писатель в Европе. Я не думаю, что этим можно объяснить хоть в какой-нибудь мере эту тайну. Это объяснение может удовлетворить для начала, для первой сенсации, однако, конгрессы и мировые организации не строятся на приятных неожиданностях и на лестных индивидуальных положениях. После того, как собирают конгресс и основывают мировую организацию, должно пройти гораздо более чем 7 лет, пока он станет чем-нибудь существенным, пока ее будут чувствовать, пока ее признают, хотя бы, какой-нибудь противодействующей силой, а тем более силой руководящей и управляющей. А здесь пришел чужой человек, сказал слово и через 7 лет он умирает и оставляет после себя, вместо стада нацию.
Конечно, эта тайна объясняется тем, что Герцль обладал "натурой вождя". Однако, что представляет собой в сущности "вождь"? я не помню, чтобы слово "вождь" употреблялось у нас евреев в ежедневном обиходе в дни Герцля. Мне кажется, что нет, ни у нас, ни у европейских народов вообще. Только в Англии употребляли слово "лидер", но у этого слова было совершенно иное значение, обыкновенный председатель, "менеджер", которого сегодня избирают, а на завтра "иди с богом", но это не тот сверхчеловек, вслед которому идут с закрытыми глазами. В России того времени вообще высмеивали всякого, кто говорил о вожде. Всякое движение руководилось Комитетом, у которого иногда был председатель, а иногда и не было. Особенно не было слышно о политических вождях, в романских странах. Во французском языке просто не достает слова, которое бы означало это понятие. Даже итальянское слово "Дуче", в сущности, слово не итальянское, оно не было известно в разговорном языке до 1922 года. Оно просто было заимствовано от латинского слова "дукас" и было изобретено специально для Муссолини.
Теперь - другое дело. Теперь это уже мода. Почти у всех наций романтически скучают по диктатуре, и если нет подходящей личности, берут неподходящую, украшают и титулом и даже стараются относиться к ней, как к настоящему вождю. Мы, евреи, которые даже в минуты экстаза сионистского энтузиазма остаемся верными голутному указу, подражаем, и искания "натуры вождя" бушуют и в нас, как и в соседях и с точно теми же последствиями: т.к. сверхчеловека нет к несчастью, "открывают" простого смертного и украшают его титулом. Если он глуп, то это принимает, надувается и старается играть эту роль; а глупцы у нас, слава Богу, вещь не редкостная.
Я знаком со всеми руководителями почти всех еврейских партий и могу вполне справедливо уверить, что среди них нет ни одного с натурой вождя: однако, несмотря на это некоторым из них дали этот титул, и к несчастью нашему, есть среди них такие, которые серьезно склонны принять его. По крайней мере, я знаю дюжину "выставляющих свою кандидатуру" на этот титул тайно или открыто.
Настоящее понятие "вождь" далеко от своего филологического источника английского "лидера". Английский "лидер" является, в сущности, рабом своей партии. Однако, "вождь" в настоящем его понимании - это нечто совершенно иное. Он должен быть человеком, который получил официальное полномочие быть единственным "думающим", вместо того, чтобы думала вся партия.
Программа, утвержденная конференцией, ничего из себя не представляет: программой считается то, что "вождь" считает нужным и полезным. Нет никакой пользы постороннему человеку, уверять доказательствами, логикой и фактами, что тот или иной шаг нехорош или нецелесообразен, ибо постоянным ответом на это должно быть - он так делает. Действительно, нужно быть свехчеловеком, чтобы справедливо носить эту корону. Однако на самом деле действуют всегда вожди официальной марки под чьим-нибудь влиянием, но вместо влияния голосования и выставления кандидатуры здесь влияние случайных приближенных.
Наши дети будут удивлены, когда будут читать правильную биографию тех личностей-вождей, которые изобилуют теперь во всех странах; они будут удивляться, когда им откроется то, что многие из них и очень часто были в сущности, не более, чем игрушками в руках их случайной среды.
Особенно трудно понять тех, кто мечтает о "вождях". Во время моей молодости было совершенно иное. Наше мнение было таким, что всякое движение состоит из людей одинаковой ценности: каждый из них герцог, каждый из них король. Когда наступает время выборов, избирают не людей, а программу. Избранные люди являются не более, как руководителями программы. Мы масса, пойдем за ними и будем их слушать не потому что они наши "вожди", а потому что наши "рабы". Если ты, по своей личной воле избрал группу людей и приказал им работать для тебя то, ты обязан или помогать им, или сбросить их, ибо ты подчиняешься не их воле, а только твоей собственной воле, выразившейся в выборах. Теория моей юности содержала в себе много противоречий, иногда он была только фикцией, но она мне больше нравится, в ней есть больше гордости, величия, "гадара", хотя она и носит на себе название, утратившее свой почетный смысл - "демократия".
Совершенно иным вождем был Герцль. Здесь не было титула, здесь не было ранее предопределенной роли: общество повинуется ему, а потому он и "вождь". В русском языке есть выражение, более подходящее, чем слово "вождь". В прежнюю эпоху в России любимого и уважаемого писателя или мыслителя назвали "властелином дум". Например, писателя 80-х годов Михайловского, не принадлежавшего ни к какой партии называли таким именем. Таким был Герцль: он завоевал наши думы, и это был факт, а не должность.
Другими словами: это была правда. Настоящие вожди рождаются редко и их отличие в том, что они и не претендуют на это звание. Повиновение им не вопрос дисциплины, им повинуются также, как втягивают в пение талантливого певца, ибо его пение выражает наши собственные упования и печали.
Еще один признак: такой человек, как Герцль, умирает, проходит 30 лет, и он остается нашим вождем.

Перевел с иврита Бен-Рохейл.

Опубликовано в "Гадегель" - журнале союза ревизионистов и Бейтар в Маньчжу-Ди-Го и в Китае, в 1934 г.



Статья любезно предоставлена Ицхаком Стрешинским
Перевод в компьютерный формат - Владимир Пятигорский

  
Статьи
Фотографии
Ссылки
Наши авторы
Музы не молчат
Библиотека
Архив
Наши линки
Для печати
Поиск по сайту:

Подписка:

Наш e-mail
  



Hosting by Дизайн: © Studio Har Moria